В Церковь нельзя въехать на коне

Христианское учение о смирении очень часто становится камнем преткновения как для людей, смотрящих на Церковь со стороны, так и для тех, кто уже начинает жить церковной жизнью. И вместе с тем без смирения невозможно ничего понять в христианстве, а по большому счету – и в жизни как таковой.

Уроки архитектуры

Мне самому очень нравится образ, который являют нам Врата смирения в Вифлееме. Они ведут в храм Рождества Христова, и ими невозможно пройти, не преклонив головы. История их появления довольно прозаична: клир храма вынужден был заложить часть прохода для того, чтобы арабы по своему обыкновению не въезжали в храм на лошадях. А смысл получился глубокий и символический: в Церковь действительно нельзя «въехать на коне», «победителем» – в нее можно войти только «спешившись», с сокрушенным, смиренным сердцем.

В жизни мы нередко видим, как человек пытается войти в Церковь так, как хочется ему, бьется раз за разом головой о притолоку, каждый такой удар выбивает его из колеи, и он в конце концов либо ожесточается, либо начинает думать, что жизнь в Церкви носит настолько сложный характер, что ему она недоступна. Но на самом деле даже сложные вещи в церковной жизни при смиренном к ним подходе бывает постичь очень легко. Почему же тогда так много людей смиряться не хотят, смирение отрицают, считают его чем-то, что их душу искалечит и лишит человеческого достоинства?

Главная причина этого, на мой взгляд, одна: люди понимают смирение неправильно. Человек слышит слово «смиренный», а представляет себе – «ничтожный», слышит слово «смириться», а представляет – «стать пустым местом и потерять себя». И забывает при этом, что смирение – добродетель, и, как любая добродетель, оно наполняет человека, делает его глубже, богаче; а самое главное, что христианское смирение парадоксальным образом связано с тем величием, которым человека при сотворении наделил Господь.

Мы помним из Книги Бытия, что творение человека отличалось от творения всех иных существ: только лишь человек создан по образу и подобию Божию – ни о ком более этого не сказано, даже об ангельских силах. Именно человек был поставлен царем над всем видимым миром: Господь привел к Адаму всех тварей для того, чтобы тот нарек им имена. Что значит наречь имя? Это значит познать саму суть того, что ты именуешь. Первоначально у человека такая способность была. А во что эта способность претворилась, кем стал человек в результате – это всё следствие грехопадения.

Но даже после грехопадения образ и подобие Божие в человеке не исчезают, не упраздняются. В каждом из нас сохраняется всё то, что было вложено Творцом при творении в человеческую природу. Каждый из нас подобен иконе, которая получила множество повреждений, но тем не менее остается иконой. Или – прекрасному зданию, которое повреждено ветрами, дождями, снегом, временем, но при этом сохраняет в себе ту удивительную гармонию форм, которая была в камне воплощена архитекторами. Каждый из нас – как Парфенон, в котором неистребимо величие замысла автора. И по большому счету, свидетельством об этом величии является стремление людей к славе – но представления об этой славе у падшего человека бывают уже совершенно неправильными.

Сменить систему координат

Таким образом, наше смирение – это не уверенность в том, что мы никто и ничто, а представление о том, насколько мы велики, сопряженное с глубокой скорбью о том, в каком состоянии мы живем, отдалившись от Бога. Иначе совершенно непонятно, почему смирение можно стяжать – почему в нем нужно именно возрастать, а не просто плыть по течению, бичуя себя. Когда Господь говорит о том, что желающий быть первым должен стать всем слугой, Он указывает не просто на другой образ поведения, а на иную систему координат. Но многие люди, приходя в Церковь, продолжают жить в старой системе координат и из нее же пытаются понять слова Христа. И потому человеку кажется, что прежде он стремился занять в этом мире достойное место, а теперь ему надо всё бросить и растоптать всё хорошее и достойное в себе. А это совершенно не так.

У преподобного Нектария Оптинского есть замечательные слова о том, что, только лишь когда человек смирится до конца, Господь начинает творить из него что-то великое. И можно было бы добавить: в человеке по милости Божией начинает естественным образом проявляться всё то, чему прежде мешали его неправильные представления о себе. Как говорили многие святые отцы, мнимое мешает быть мнимому. То есть когда человек о себе что-то доброе возомнил, этого уже в нем быть не может, а вот когда он о себе так не думает, лучшее начинает являться в нем в невиданной силе. Почему так? Потому что всё, что есть в нас великого и прекрасного, – от Бога, а самомнение от нас Бога заслоняет, мы забываем о Нем как о Подателе всего.

Мы знаем из Евангелия о случае с апостолом Петром, когда он шел по волнам и в какой-то момент начал тонуть. Так произошло, по мнению некоторых толкователей, потому, что он в какое-то мгновение подумал, будто бы идет сам, а не силой Божией. И когда мы думаем, что то, что есть в нас, – от нас самих, с нами происходит примерно то же самое, что произошло с апостолом.

Безусловно, даже если человек достигает и богатства, и блестящего положения, он всё равно периодами будет ощущать свое несовершенство и свою недостаточность. И благо, если он через это будет видеть, насколько он и на самом деле хрупок и уязвим, насколько хрупка наша жизнь как таковая. Человеку бывает намного легче прийти к Богу, если он понимает, что в мире в принципе есть масса вещей, с которыми он не может справиться, что какие-то жизненные ситуации будут в пух и прах разбивать его устоявшиеся и удобные жизненные представления, что он, возможно, будет терпеть какие-то скорби, которые очень тяжело пережить и в которых человек сам по себе, без Бога, просто сломается. И даже если человек всего этого признавать не захочет, что-то вновь и вновь будет его к этой мысли возвращать.

Вверх, к смирению

У замечательного афонского подвижника иеросхимонаха Ефрема Катунакского есть такое свидетельство о его молитве: он говорил, что иногда, творя молитву, ощущал себя принцем, сидящем на троне рядом с отцом. Знаю, что многие люди, читая это у старца Ефрема, соблазнялись и говорили: как же человек вследствие молитвы может ощущать себя не последним грешником, а каким-то принцем, да еще и на каком-то троне? Но на самом деле подвижник говорит и о познании своей греховности, и противоречия тут никакого нет. Сравнение, которое он приводит, показывает, что человек в какие-то моменты, молясь и ощущая присутствие Бога в своей жизни, вдруг начинает прозревать свое первоначальное призвание. И это ощущение нужно обязательно сохранить в своем сердце, чтобы оно помогло нам в поиске верных ориентиров.

Для того чтобы правильно учиться смирению, нужно почаще приводить себе на память слова Евангелия: кому дано много, много и потребуется (Лк. 12: 48).

Очень важно прожить свою земную жизнь с осознанием того, насколько много нам дано – и насколько мы именно поэтому ответственны за каждый свой грех, за каждый шаг к утрате этого дара. И тогда мы уже не сможем подменить смирение унынием, не будем думать, что бездеятельность и безволие – это и есть правильное христианское поведение и отсутствие гордости. Мы часто говорим о том, что путь человека в духовной жизни – это восхождение по лествице к Небесам. Но тот же духовный путь – это и нисхождение в глубину смирения, которое также требует огромного внутреннего труда. Мы нисходим в ту глубину, в которую сошел мытарь, когда говорил: «Боже, милостив буди мне, грешному», – и в этой глубине нас находит Господь и возводит туда, куда бы мы никогда не поднялись сами.

Игумен Нектарий (Морозов)
Православие.Ru

Просмотрено (42) раз